Карта Хаоса - Страница 52

– Приятно, когда тебя так рады видеть, что даже зубами щелкают! – заявила она.

– Не обращай внимания. Это нервное, – извинился Эссиорх, зарекаясь впредь повторять что-либо за кем-либо.

Ему вспомнилась правдивая история об одном профессоре химии, который, видя, как подростки рисуют баллончиком на бетонном заборе, присоединился к ним и был мгновенно задержан милицией, хотя всего лишь скромно изобразил гетероциклические основания нуклеиновых кислот.

– Ты удивлен? Мы честно направлялись на вокзал, но по дороге моя мудрая голова придумала, что уезжать, не сказав: «прощай!», невежливо, – произнесла Улита.

На Эссиорха она смотрела не прямо, а как-то вскользь. Примерно так человек, поднимающийся по лестнице, разговаривает с выглянувшим из своей квартиры соседом снизу, всем своим видом показывая, что спешит и представления не имеет, откуда у того на потолке в ванной подтеки воды.

– У тебя краски на майке… И ты небритый… – внезапно сказала она, все так же не глядя на него, но очень зорко всё видя.

Эссиорх задумчиво провел рукой по щетине и опустил глаза на майку.

– А это… кисти не обо что было вытереть.

– Раньше ты вытирал кисти о кухонные полотенца!

– На этот раз кухня была далеко. Я рисовал в парке: двое рабочих несут молодое дерево, один вбивает подпорки, а на заднем плане женщина незаметно отсыпает из кучи чернозем для комнатных цветов, – мечтательно вспомнил Эссиорх.

– Чернозем? Ну-ну! – насмешливо влез Чимоданов. – А снос Большой Дмитровки, 13, слабо было изобразить? У твоей музы случился нервный тик, и она принялась нервно тикать?

– Снос чего? – не понял Эссиорх.

Чимоданов и Ната рассказали в два голоса, перебивая друг друга.

– Арей схвачен? Лигул разрушил его резиденцию? Мне это не нравится, – серьезно сказал Эссиорх, пытаясь сообразить, должен ли он немедленно сообщить обо всем Троилу, или боевые двойки златокрылых, патрулирующие город, узнали обо всем раньше.

Решив посоветоваться с Корнелием, он отправился в комнату. Связной света лежал на диване, закинув на стену ноги, и разглядывал свои ступни. Он думал о девушке из метро, и ему казалось, что он страдает. Конечно, какой-нибудь зануда мог бы возразить, что так, с закинутыми ногами, не страдают, но, с другой стороны, как тогда правильно страдать? В черном костюме, черной рубашке и черном галстуке, стоя посреди комнаты по стойке «смирно»?

– И чего ты паришься? По-моему, это прекрасная новость! Разве мы сами тысячу раз не мечтали разнести этот муравейник? – легкомысленно заметил Корнелий, шевеля большими пальцами на ногах.

– Я не мечтал, – серьезно сказал Эссиорх.

Корнелий запустил палец под носок и принялся освобождать мизинец от обмотавшейся вокруг него нитки. Мужские носки – это отдельная сага, незнакомая древним викингам.

– Почему это не мечтал?

– Разве непонятно? Лучше, когда тарантулы сидят в одной коробке, а не расползаются по городу.

– А если мрак раскаялся? Всё осознал и решил пойти на попятный? – брякнул Корнелий.

– И что же он осознал?

– Ну что зла как самостоятельной силы не существует. У него нет ни независимых ценностей, ни какой-либо внятной программы развития. Это типичнейший паразит, который живет лишь до тех пор, пока ему есть к чему присосаться. Тартар мерзок не потому, что там есть зло, а потому, что в нем нет добра. Зло, сгущаясь, уничтожает само себя. Любой слуга мрака по большому счету добровольный служащий помойки, мечтающий найти что-нибудь сносное, что еще можно перепродать, – сказал Корнелий.

Эссиорх усмехнулся. Корнелий, рассуждающий о свете и мраке с ногами, подпиравшими стену, выглядел неубедительно.

– Едва ли мрак когда-нибудь это поймет. У мрака другое сознание. Отличие невозможно передать словами. Скульптору в голову не может прийти, что бронзовой статуэткой, над которой он работал три года, можно проломить кому-то затылочную кость, а селекционеру цветов – что прекрасную лилию можно замочить на семь суток в кислоте и получить яд без вкуса и запаха, – сказал он.

– Меня уже тошнит! Тартар, Эдем, вечные ценности! Умоляю, мальчики: будьте проще! Если вам совсем нечего делать, можете стать моими рабами! – взмолилась Ната, просовывая голову в комнату.

Она уже некоторое время подслушивала в коридоре. «Мальчик» Эссиорх посмотрел на нее с задумчивым прищуром.

– И что будем делать дальше? – гнусаво спросил Чимоданов.

Он тоже успел просочиться в комнату вслед за Вихровой и был очень недоволен. Конкретному Петруччо нужен был план действий. Желательно внятный. Просто же так ходить по гостям со своими тезками чемоданами он не желал.

– Уедем куда-нибудь, – сказала Улита.

– Нет, ни за что, – воспротивился Эссиорх. – Пока я не пойму, что задумал Лигул, вы останетесь у нас. Здесь вас, если что, прикроют златокрылые.

Улита не то чтобы явно просияла, но как-то внутренне осветилась. Червячок сомнения, подтачивающий ее в последнее время и нашептывающий, что у ведьмы и хранителя света не может быть никакого будущего, а одно только сплошное прошлое, тихо скончался, случайно проглотив цианистую пилюлю.

– Уговорил, негодный! Я давно мечтала повыбрасывать у тебя все засохшие краски и разобраться с лысыми кистями! – сказала она.

Эссиорх застонал.

– Все, что угодно, только не кисти!

– И не мотоциклетные детальки, конечно? «Не смей трогать мои железки, а то ржавчине нечем будет питаться!» – уточнила Улита с коварной усмешкой. – Да здравствует глобальная расчистка жизненного пространства! Первое правило патологической домохозяйки: если о вещи не вспоминали две недели, значит в доме она не нужна! Смело на помойку! Исключение составляют елочные игрушки, зимняя обувь и собственные дети! – заявила она.