Карта Хаоса - Страница 66

– Нежить? – вполголоса спросил Чимоданов.

Эссиорх кивнул. Он уже слышал, что мрак нагнал в подземелья нежити, послав ее на поиски карты.

– Как ты ее вообще нашла? Где?

– Не я нашла. Добряк. Мы шли по залазу, смотрю: он куда-то нырнул и возвращается уже с ней. А потом голова разевает пасть и предлагает мне назвать свое имя! – пояснила Варвара.

– Ты сказала? – озабоченно спросил Корнелий, давно усвоивший, что называть свое имя артефактам мрака чревато неприятностями.

Варвара ухмыльнулась.

– На «ты кто», я всегда отвечаю «конь в пальто».

– А мне почему сказала? – спросил Корнелий.

Варвара слегка смутилась.

– У тебя вид был как мешком прихлопнутый. Надо было тебе бросить копеечку, чтобы ты не страдал, – заявила она.

– Покажешь нам место, где пес нашел голову? – спросил он.

Варвара посмотрела на Добряка, будто совещаясь с ним. Пес высунул язык и широко, во всю пасть, зевнул. Сложно сказать, что это означало на собачьем языке: «да», «нет» или «может быть».

– Ну так и быть! На рассвете! Где-нибудь часика в четыре! – сказала она.

Хранитель посмотрел на часы. До четырех было еще далеко.

– А если раньше? – спросил он.

Варвара заупрямилась.

– Раньше я не попрусь. Я устала. Ночью полно патрулей. Цепляются ко всем попало, особенно если ты не похож на студента, возвращающегося из библиотеки. «Зачем вам гвоздодер? С какой целью вы взяли с собой тесак?» Только и мечтают, чтобы диггера в отделение загнать и мурыжить его до конца дежурства!.. У вас еще хавчик есть?

Эссиорх посоветовал посмотреть в холодильнике.

– Уже! Там, кроме колбасы и каких-то помоев, ничего не было.

– Помои в какой кастрюле – в красной или в белой? – насторожился Корнелий.

– А я помню? В белой, кажется.

Ответ Корнелия обрадовал.

– В белой сегодняшний суп Эссиорха! Говорил ему: не клади столько гущи! Ложку надо будет молотком вбивать! – сказал он.

– А ты вообще гущи не кладешь! Три картошки на ведро воды, кубик химического жира и это называется: бульон! – обидчиво заметил Эссиорх.

Улита, внимательно слушавшая перепалку, ухмыльнулась, очень довольная. Чем больше обнаруживалось мужских разногласий, тем яснее она видела свою экологическую нишу.

– А родители у тебя есть? – спросила она у Варвары.

Эссиорх напрягся. Вопрос был скользкий. Если бы его задал кто-нибудь другой, вопиюще заботливый, Варвара наверняка воспламенилась бы. Другое дело Улита. Участия в ее голосе было не больше, чем мягкости в наждачной бумаге. Играть же можно иключительно на жалости, на равнодушии можно только доиграться.

– Были приемные. Взяли меня из детдома, уроды! – неохотно ответила Варвара.

– А почему уроды?

– Ненавижу их!

– Они тебя что, били?

Варвара фыркнула как кошка.

– Еще чего! Полотенцем один раз кинули и то не попали! Да ну их! Лучше б они меня шваброй молотили с любовью, чем занудствовали бы правильно, но без любви! Добренькими прикидывались, а сами меня тихо терпели! Я порезала им все стулья, прожгла сигаретой диван! А они смотрели на меня как на нагадившего котенка: «О, мы понимаем! Переходный возраст! Всё же в другой раз мебель лучше не портить! А сейчас иди в свою комнату и знай: мы наказываем не тебя лично, а боремся с твоими недостатками!»

– По-моему, нормальные люди. Вообще-то подростков берут редко. Все хотят синеглазых карапузов в возрасте, когда мамой являются все предметы в юбке, а папой все предметы в штанах, – задумчиво сказал Эссиорх и получил взгляд, от которого дохнут мухи.

– И ты убежала? – спросила умная Улита.

– Что я, тупая, бежать? Спокойно собрала вещички, помадой написала на зеркале, у кого в самом деле проблемы, и ушла, а потом завела себе Добряка, – заявила Варвара.

– Купила? – неосторожно спросил Мошкин.

Варвара засмеялась. Предположение, что Добряк мог возникнуть в результате товарно-денежных отношений, показалось ей совершенной нелепостью.

– Сто раз! Нашла в ремонтном депо Казанского вокзала.

– А что ты там делала?

– Перекантовывалась в товарняках. Ему было дней восемь. Он лежал между шпалами, как фриц в окопе, и не мог через них даже переползти. Я набирала молоко в шприц без иголки и кормила его. Потом у него одеревенели лапы. Я отправилась с ним в ветеринарку. Там сказали, что это инфекция и он наверняка подохнет, но если мне совсем нечего делать, я могу каждые полчаса колоть ему глюкозу… Даже дали бесплатно всю эту бодягу. Я колола каждые двадцать минут, и он выжил.

– А где его мать? – спросил Чимоданов.

– Не знаю точно. Потом только услышала: накануне какую-то собаку убили сторожа. Вроде она была бешеная и на них бросалась. Но я думаю: врут. Я бы тоже взбесилась, если бы меня били лопатой.

– Это смотря как! Ежели с разворота и острой частью, то едва ли, – хищно сказал Чимоданов.

Варвара встала и потянулась.

– А теперь баю-бай! На всякий случай зарубите себе на носу: когда я встаю – я всех бужу! Когда будят меня – я всех убиваю!

Прямо в одежде она улеглась на диван, натянула на себя плед и мгновенно отключилась. Добряк привычно устроился рядом и прижался к хозяйке боком. Так он и дремал с полузакрытыми глазами, негромко рыча и не забывая показывать молодые белые зубы.

– Очень самодостаточная парочка! – заметил Эссиорх.

– А мне они нравятся! – сказала Улита, немного подумала и добавила: – Хотя вообще-то, конечно, в приличных домах перед сном разуваются. С другой стороны, я ее понимаю: разуешься – ботинки сопрут.

* * *

Ночью по стенам домов на липких пальцах ползали суккубы с целыми авоськами мерзких снов. В спешке они часто путали сны. Так директор машиностроительного завода, пузатый, плечистый и доминирующий мужчина, лысый как колено, отец троих сыновей и дед шести внуков, получил сон, что у него плохо смылся лак с ногтей. Всю ночь он потел и пугался, а утром проснулся злой, больной и не пошел на работу.