Карта Хаоса - Страница 45

– Где рыщут?

– Да, в общем, повсюду. Гадиков-то у мрака много, а планы на эйдосы сейчас просто дикие. Это уж так, по секрету.

– Прям так и рыщут? – удивился Смушкин.

– Рыщут, – подтвердил Чимоданов.

– И доказать это можете?

– А чего тут доказывать? – отмахнулся Петруччо. – Мыслей у вас, что ли, никогда не было странных, диких, точно чужих? И пугающих снов, от которых трясет потом? И острых озарений, когда ясно видишь не случившееся еще событие? И желаний сделать что-нибудь глупое, самому себе вредное? Ну там, сунуть палец в закрывающуюся дверь? Или положить ладонь на газовую конфорку? Или без всякого повода мелко нагадить? Урну поджечь, замок забить?.. Или солгать, когда даже и самому непонятно, зачем врешь?

– Это называется «навязчивые состояния», – вежливо пояснил Смушкин. – Чаще всего они проходят сами, как насморки. В крайнем случае, прописывается медикаментозное лечение, но лучше не обращать внимания.

– Навязчивые состояния, говорите? Ну-ну… А навязывает-то их кто? – логично спросил Чимоданов.

На этот вопрос Смушкин отвечать не стал. Вместо этого он впервые с некоторым беспокойством посмотрел на Петруччо. Однако болтавшаяся головой вниз кукла решила дело.

«Нет, всё-таки симулянт», – решил он.

– Ну-ну, юноша! С вами не соскучишься! То у вас стражи темноты какие-то, то урну поджечь… Так невесть до чего можно докатиться! – сообщил Смушкин с улыбкой человека, которому проще верить во множество сбивчивых законов, чем в единый источник всего сущего.

Доктор Смушкин был здравомыслящим человеком. Ничто не могло сдвинуть его разум с фундамента фактов, которые, будучи сами по себе верны, представляли целое в виде дробного и выискивали противоречие там, где его никогда не было.

Так и блоха знает, что есть кожа, по которой надо прыгать, и кровь, которую следует пить. Еще ей известно, что существует ноготь, который ее давит, когда она окончательно обнаглеет. В границах этих трех понятий она и живет, но при этом совершенно не уверена, что ноготь, кровь и кожа – части единого целого. Будучи невероятно мелкой и близорукой, она легко готова допустить, что человека как такового и вовсе не существует.

Смушкин зевнул, сделал финальную запись и перебросил карту Чимоданову.

– Позови следующего!.. Дальше обход начнешь с первого кабинета!

Петруччо повертел в руках карту. Почерк у доктора был особый, медицинский. Должно быть, такой почерк изучается в мединститутах специальным предметом внутреннего шифрования. Задача его – сделать буквы такими непонятными, чтобы прочитать их смог только другой врач или аптекарь.

– Так что, я годен или не годен?

– Годен! – сказал доктор Смушкин ласково. – По моей части противопоказаний к службе нет.

– Как годен? Мне же оружия нельзя! – всполошился Чимоданов.

– Почему?

– Я же больной на голову!

– Я это уже заметил, – вежливо сказал Смушкин. – Но армия не боится больных на голову! Она даже придумала для них железнодорожные войска. Оружия там не выдают, зато позволяют носить рельсы и укладывать шпалы.

Когда Петруччо вышел, доктор Смушкин посмотрел на закрывшуюся дверь, украшенную изнутри большим календарем со всероссийской выставки бронетанковой техники, и подумал: «Забавный парнишка! Не без изюма в голове!»

На этом запас суждений Смушкина о Чимоданове иссяк, и он окончательно отфутболил потомка итальянского химика из своих мыслей.

Дождавшись конца приема, доктор неторопливо встал и, с наслаждением похрустев пальцами, снял белый халат. Доктор любил эти минуты, когда работа уже завершена, а полное мелочных забот послеработье еще не началось.

Он повесил на плечики халат, попрощался с заглянувшим к нему коллегой-окулистом, издали крикнул что-то шутливое проходившему мимо по коридору военкому, и собрался уже уходить, когда внезапно могучий, невиданной силы чих потряс до основания его совершенно не богатырский организм.

Форточка открылась и закрылась.

Доктор застенчиво покачал головой, удивляясь своему чиху, и стал искать ключ от кабинета, как вдруг в левой ноздре у него что-то шевельнулось.

Удивленный Смушкин скользнул пальцами в ноздрю и там, где много лет обитала одна воображаемая муха, внезапно обнаружил нечто назойливо и упрямо существующее. Испуганно дрожа, он сомкнул пальцы и сильно дернул. Ноздря раздулась, и в пальцах у психиатра затрепетало страннейшее существо – крупный, твердый, в коричневатых чешуйках овод. Всё бы ничего, да вот только голова у овода была человечья. Маленькая, гладкая, безволосая. Сильно скошенные уши загадочным образом переходили в крылья.

Пальцы доктора от ужаса разжались, и овод с человеческой головой упал на стол. На столе оводу не понравилось. Тотчас он извернулся, закрутился и энергично пополз к Смушкину.

Доктор отскочил с изумившей его самого резвостью. Он с детства смертельно боялся пчел, шмелей, трутней и всего на них похожего. По этой причине они и форточек летом не открывали. Несколько раз случалось, что мама или бабушка до часу ночи носились по комнате, охотясь за просочившейся откуда-нибудь мухой, а маленький Смушкин руководил военными действиями, в ужасе высунув нос из шкафа.

– Ваше имя? – спросил овод треснувшим, с гнусинкой голосом.

Длинный и тонкий его рот, странным образом выросший, гнулся во все стороны. Доктор испуганно сорвал с ноги ботинок, неуклюже замахнулся и дважды ударил каблуком. Послышался неприятный звук. Овод смялся, но легко вернул прежнюю форму и продолжил ползти.