Карта Хаоса - Страница 25

– Ты точь-в-точь Цербер, когда Лигул бросает ему мясо! Прям от страха померла б, да некому меня таш-ш-шить будет! – сказала она, отпрянув.

Арей не ответил. Едва ли он вообще слышал Мамзелькину. Он то резко опускал руку, то вновь поднимал пергамент к глазам. Казалось, он в одно и то же время хочет и разорвать его, и боится лишиться единственного, что связывает его сейчас с дочерью.

Громадная волна, поднявшаяся в Арее после прочтения письма, не могла удержаться в нем и спешно искала выхода. Выходов могло быть только два: или внутренне сокрушить, подмыть и изменить самого Арея, или вырваться наружу, перейдя во внешнее движение. И она перешла во внешнее движение в тот миг, когда Мамзелькина неосторожно звякнула кружкой, чтобы налить себе еще медовухи.

– Аида! Признайся! Ты ведь знала? – внезапно спросил он.

Плаховна сделала костистыми плечиками отгоняющее мух движение.

– О чем знала-то?

– ЧТО МОЯ ДОЧЬ ЖИВА!!

– Дык откудова я знала-то? Кто мне, старой, что скажет? Бывалоча, к кому не придешь в гости, все гонят! Никто, значить, не рад! Иной зовет, зовет, а придешь – не рад совсем! – опечалилась Мамзелькина.

– АИДА!

Услышав окрик, Плаховна мгновенно перестала печалиться и сказала скучным голосом:

– Оно, конечно, ежели с другой стороны подойти, то Книга Смерти-то у меня хранится. Учет, стало быть, и контроль! Без нее поди упомни: кого где взяла и куда унесла? Как потом отчитываться? – как ни в чем не бывало продолжала Мамзелькина. – И вот как-то смотрю: с нумерацией чегой-то не того творится. Вроде сползло всё чуток. Озадачилась я, стала проверять и смотрю: ба! А Ареевой-то дочери нетути! Была в сохранности, а нету!

– И ты молчала?

Мамзелькина без особой нужды принялась поправлять брезент на косе.

– Дельце-то больно скользкое, с какой стороны не возьмись. Поначалу я решила, что ты сам чего учудил с Книгой-то Смерти, чтобы дочери помочь. Вроде неловко бучу поднимать. Скандалы пойдут, проверки, а так нету и нету. Ежели что, думаю, прикрою тебя, скажу, что чернила выцвели. Потом голову поломала, к тебе присмотрелась и стала на Лигула грешить. Он это, мол, устроил для своих делишек. Тут я тем более помалкивала, чтобы между молотом и наковальней не оказаться. Я женщина в летах, здоровьем не похвастаю…

Мечник недоверчиво скривился. Мамзелькина грешила на здоровье еще до того, как жена Сократа стала сварливой. Уже тогда Аида Плаховна была дряхлой рассыпающейся старушонкой и жаловалась на ревматические боли в коленях.

– И когда имя моей дочери исчезло из книги?

Аида Плаховна зашевелила губами, припоминая.

– Дык уж годика с три, наверное. Так и есть: годика с три!

Еще раз взглянув на пергамент, Арей осторожно положил его на стол. Так осторожно кладут только предметы, которые очень хотят и одновременно страшатся уничтожить.

– Зачем они сказали мне, что она жива, но не сказали, где она? Чтобы глумиться, да? Попадись мне когда-нибудь этот Эней! Я убью его не сразу! Вначале он прожует у меня свое письмо. Медленно, по кусочкам! – прорычал он.

Мамзелькина укоризненно зацокала языком.

– Ишшо чего! Насколько я знаю их организацию, свет не глумится. Во всяком случае, мне такое не припоминается. Глумление – наш продукт, производится в Тартаре, и нечего к нему ручонки тянуть! – сказала она осторожно.

– Но зачем тогда он это сделал?

Решив, что нельзя только пить, нужно когда-то и подкрепиться, Аида Плаховна извлекла из воздуха копченую куриную ножку с полоской кетчупа и стала обкусывать ее по кругу. Ела она так, как едят только маленькие тощенькие старушки – невероятно деликатно и культурно, с мизинчиком в отлет.

– Обычные комплекшы швета! – пояснила она. – Швет вечно считает, что он комуй-то чагой-то должон. Вот и сейчас хто-то из них решил, что будет непорядочно не сообщить тебе, что твоя дочь жива. Но, коль скоро тебе сообщено, у них есть долг и перед твоей дочерью, чей эйдос до сих пор на перепутье. То ли наш, то ли ихний – поди разбери!

Арей напрягся, точно бойцовый пес, увидевший у своей миски другого пса.

– Откуда ты знаешь про эйдос? Ты же не читала письмо? – быстро спросил он.

– Ну дык с какой-то жа радости твоя дочь исчезла из моей книги? А ежели ишшо и свет вмешался, других вариантов нетути, – резонно отвечала Мамзелькина. – Минуточку! Я сейчас!

Внезапно она отвлеклась и, положив обкусанную куриную ножку на полировку, исчезла, чтобы возникнуть две секунды спустя и, костистыми пальцами открыв незримую молнию, выудить из воздуха застрявшую где-то косу.

– Извиняюся! Срочный вызов… Две уличные банды в Нью-Йорке не поделили, кто первый будет чистить клетку у попугайчика, – сказала она, протягивая одну руку за куриной ножкой, а другую за кружкой.

– А подождать нельзя было? – с досадой спросил Арей.

– Куды ж тут дальше ждать! И так обождалась! В одного восемьдесят пуль всадили, почитай напополам рассекли! Сквозь него стену дома видно, а он всё стоит живенький и глазками лупает! Те, кто в него палил, ужо и в обморок все попадали! Так-то вот и рождаются мифы! – хихикнула Аида Плаховна.

Арей даже не улыбнулся.

– Аида! Я хочу ее найти!

Мамзелькина, уже присосавшаяся к кружке, ободряюще закивала, демонстрируя, что она всеми косами и косичками «за».

– Вот и найди, милок!

– Мне потребуется твоя помощь! Больше мне обратиться не к кому, – продолжал Арей.

– Почему это? А твои комиссионеры? У них же нюх!

Мечник скривился, демонстрируя, что комиссионеры последние, к чьей помощи он прибегнет. Аида Плаховна кокетливо махнула куриной ножкой.