Карта Хаоса - Страница 22

– Вот видишь! Правильно девушка говорит: не страшная! Она-то толк знает! – успокоилась Мамзелькина. – Двести годков назад человек-то как умирал? Придешь за ним, а он письмо пишет. Вдохновенный такой, в белой рубахе, свеча на столе горит. «Ну что, скажешь, родной? Расписался ты что-то. Идем, пора, дуэль у тебя!» Он кивнет и в путь. Глядишь, и часу не прошло, а уж ухлопали молодчика… Или на бранное поле придешь, а там батальон под огнем. Сидят на травке, шутят, покуривают, приказа дожидаются, а вокруг ядра лопаются. И ни в одном ни капли страха. Прямо коса не поднимается!

Мамзелькина отхлебнула медовухи и закашлялась. В узеньких глазах появилась влага.

– А сейчас что? Вот чикну сейчас, к примеру, тебя. По ошибке! Пущай потом премии лишают! – пальчик нацелился в задрожавшего Петруччо. – Ей-ей, чикну! Так ведь орать будешь, пищать, отговариваться! Дела, мол, у тебя, квартира без ремонта, за машину задаток дал.

– Нет у меня машины и квартиры! Вы меня с кем-то пу… пу… пу… – лязгая зубами, выговорил Чимоданов.

Увлекшаяся Мамзелькина его не услышала. Она нашарила косу и нехорошо потрогала брезент. Мутный взгляд скользил по шее Петруччо, будто примериваясь для удара. Чимоданов гибко, как змея, соскользнул со стула и спрятался под стол.

Довольная Мамзелькина задребезжала смешком, как треснутая копилка.

– Ну и дурак! Осел потому что! Живешь, а не знаешь, что смерти нет.

– Как нет?

– А так и нет! Я есть, а смертушки нету. Понял загадку?

Петруччо замычал под столом. Аида Плаховна вздохнула.

– Вылезай! Пошутила я! Пословица у меня такая: с косой не пошутишь, на кладбище не похихикаешь!

Мамзелькина допила медовуху и поставила кружку на стол. Звук от кружки был отчетливый, сухой, точно финальная точка. Она посмотрела на Улиту и, мгновенно переключившись, стала деловитой:

– Арей у себя?

Улита подтвердила, что у себя.

– Как у него настроение?

Ведьма качнула руками, точно чашами весов.

– Неважное.

Аида Плаховна удовлетворенно кивнула. Она больше не притворялась пьяной.

– Сейчас взбодрим! – пообещала она, со звуком старого наждака потирая сухие ладошки.

В приемной мрака запахло хризантемами. Мамзелькина дернула лямку рюкзака и зашаркала к кабинету на стреуголенных старостью ножках. Едва дверь закрылась, Улита, Чимоданов и Ната, переглянувшись, кинулись следом: подслушивать. Не прошло и десяти секунд, как брошенный Ареем метательный нож пробил дерево насквозь. Начальник русского отдела мрака отстаивал свое право на конфиденциальность.

* * *

Барон мрака сидел в кресле и, откинувшись, смотрел в потолок остановившимся взглядом. Он пребывал во власти уныния, от которого не свободны и стражи мрака, хотя сами выпустили его когда-то в мир. Даже Мамзелькиной, не страдавшей впечатлительностью, показалось, что перед ней не начальник русского отдела, а вывернутая наизнанку и покрытая плотью черная дыра, которая чем больше пожирает, тем пустее становится.

Услышав, что кто-то вошел, Арей недовольно повернулся к двери.

Мамзелькина заохала. Началась обычная старушечья игра в уговоры. Аида Плаховна кокетничала, говоря, что заглянула всего на минутку. Упрямилась, пугалась предложенного стула и отказывалась от медовухи, уверяя, что с ее давлением пить нельзя.

– И давно бросила? – спросил Арей, устало втягивая ноздрями знакомый запах.

– Да только что последнюю допила и завязала!.. По Тартару ползает, гаденыш! Как меня увидит, язык высовывает. Издевается! Ну ничего! Попросит он меня о чем-нибудь!

– Кто?

– Да змий зеленый! – пояснила Мамзелькина.

– Аида! – сказал барон мрака. – Как давно ты меня знаешь? Так вот: я знаю тебя ровно столько же!

Мамзелькина вздохнула, поправила обострившийся носик и, оттолкнув косой стул, вытребовала себе кресло. Усевшись в кресло, она скосила красные глазки на портрет жены и дочери Арея и как ни в чем не бывало перевела разговор на то, что весна в этом году холодная.

– Холодная, так погрейся! – сказал Арей. – Где взять, чтобы налить, ты знаешь.

Аида Плаховна зарумянилась. Она предпочитала немного больше политеса. Налив себе медовухи, она уютно угнездилась в кресле, высоко подняв костистые колени.

Пользуясь молчанием, барон мрака лениво взял из стопки писем верхнее. Распечатал его, просмотрел и брезгливо оттолкнул от себя ногтем.

– Что там? – спросила Аида Плаховна.

– Донос, – сказал Арей. – Культурный такой, в закругленных уведомительных выражениях, но сути это не меняет. Один компаньон сообщает о другом. Мрак им выделил кое-какие средства на некий, скажем там, сомнительный с этической точки зрения проект, а тот, второй, перетрусил и часть «темных» денег перевел на интернат для глухих. Благотворительностью занялся. Доперло, наконец, что раз есть тьма, то есть и свет. Математическое мышление проснулось. Забавный жулик, не так ли? Хочет и там, и тут подстраховаться. А если бы свет ему деньжат подкинул, тогда как? Всю сумму на добрые дела, а на сдачу открыл бы в центре города ночной клуб для наркоманов?

Мамзелькина булькнула в чашку с медовухой.

– Но не об этом деляге речь, – продолжал Арей. – Его, конечно, сурово накажут, да и интернату подачка не пойдет впрок. Сегодня там сгорит гараж, и убыток будет примерно на сумму пожертвования. По определению невозможно, чтобы деньги крови послужили свету. Мне другое любопытно, а именно мотивы приятеля, который донёс. В чем лично его логика и где лично его выигрыш?

Мамзелькина вскинула голову и настороженно посмотрела на Арея. Тот, отлично поняв ее удивление, осклабился. Начальник русского отдела был не совсем типичный страж мрака. В отличие от совсем уж кондовых начальников Тартара он способен был изредка видеть себя со стороны и довольно трезво судить о себе. С другой стороны, такая сторонняя объективность мало что ему давала, поскольку он не мог уже измениться.